Ох, жизнь подневольная, с утра до ночи работящая. Смердящая вязью и хромотой. Непосильной, никому ненужной хромотой.
Над разрухой, над вселенской разрухой плачь, дочь Иаира. Тысячью сабель, стеною дождей, великих, глубоких, по своему предназначению не понятых. Гречневым кулаком лицо нам с тобой всмятку. Осенний закат на прощанье диктовал стихи. Вот треклятая...
Пропадай, моя сторона. Невысказанная до конца, где многоточие рождает смутное ожидание чего- то, что остановит звезду, спрячет подальше дурь наших вареных голов. До конца не осознанная никем война. Где сотни трупов жадно поедают друг друга глазами, смахивая ресницами оставшуюся незатейливость, последние остатки несмышлености и круглогодичного детства.
Кто – то чтил Прудона, баловался на кухне ЛСД. Кое – кто все вкушал сладость приятного времяпрепровождения, вдыхал чай ароматный, орешки кушал и танцk7;вал что – то в своем уме.
Да вот также и лампочка, аккуратно в газете. Качается, оком всевидящим смотрит и улыбается во всю ширь розетки. Наша с тобой юность- горесть на, и сейчас облюбованных кухнях, прокуренных трубах... ну, да обо всем по порядку. Обо всех: и о сыне Песьем, о человеке, прошедшим путь от растения к медикаментам, о рыбах и птицах. Некоторые быстро закончились, кое – кто до сих пор тлеет, а кто горит и потрескивает. Вот и попытка всех объединить в единую кучу, в один формат собрать. И тех, кто вешался и топился, и тех, кто письма пишет, от девочек кто бегает. Тут же и чайник, и врач – цирюльник, и птичья дурь.
Над разрухой, над вселенской разрухой плачь, дочь Иаира. Тысячью сабель, стеною дождей, великих, глубоких, по своему предназначению не понятых. Гречневым кулаком лицо нам с тобой всмятку. Осенний закат на прощанье диктовал стихи. Вот треклятая...
Пропадай, моя сторона. Невысказанная до конца, где многоточие рождает смутное ожидание чего- то, что остановит звезду, спрячет подальше дурь наших вареных голов. До конца не осознанная никем война. Где сотни трупов жадно поедают друг друга глазами, смахивая ресницами оставшуюся незатейливость, последние остатки несмышлености и круглогодичного детства.
Кто – то чтил Прудона, баловался на кухне ЛСД. Кое – кто все вкушал сладость приятного времяпрепровождения, вдыхал чай ароматный, орешки кушал и танцk7;вал что – то в своем уме.
Да вот также и лампочка, аккуратно в газете. Качается, оком всевидящим смотрит и улыбается во всю ширь розетки. Наша с тобой юность- горесть на, и сейчас облюбованных кухнях, прокуренных трубах... ну, да обо всем по порядку. Обо всех: и о сыне Песьем, о человеке, прошедшим путь от растения к медикаментам, о рыбах и птицах. Некоторые быстро закончились, кое – кто до сих пор тлеет, а кто горит и потрескивает. Вот и попытка всех объединить в единую кучу, в один формат собрать. И тех, кто вешался и топился, и тех, кто письма пишет, от девочек кто бегает. Тут же и чайник, и врач – цирюльник, и птичья дурь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий